Тишину – пыльную, даже пепельную тишину нарушил резкий щелчок выстрела, гром пролетающего километры в секунду реактивного снаряда – и грохот заваливающегося на бог шаготанка. «И на старуху бывает проруха» - подумал я и побежал со всех ног. Нас встретели перед самой точкой невозврата. Или, точнее, догнали. Они шли сзади, атакуя Врагов было не меньше двух отделений. Со всех сторон взметнулись и опали разом облачка пенобетона мостовой, один солдат – из наших – вскрикнул, очевидно ранен, второй – Валентин упал замертво. Но стены небольшого подъезда сдавили меня слева, справа и сверху, скрывая картину избиения остатков третьей роты. По очереди в дверь вбежали и остальные мои сотоварищи. Недосчитались двух. Раненного, как не странно, прихватили с собой. - Уходим!!! – едва вбежав в подъезд заорал Сергей Тимофеевич. - Не стоит, - ответил я, - Они нас догонят. Либо сидеть здесь и до последнего… - я не закончил. Не знал, как. Вариантов больше не было, все, финита ля комедиа. - Я задержу их, - простонал раненный.
- Пафос хренов отставить!!! – заорал я, пытаясь найти как можно более выгодную позицию для обороны здания. Та скрывалась, прячась где-то внутри подъезда. Черт, черт, черт! Ну сколько можно, сколько? Кто виноват, кто виновник этой жуткой, отвратительной действительности? Хотя почему я должен сбрасывать ответственность за свои ощущения на кого-то другого? Почему я, в общем то не глупый человек (хотя иногда возникают сомнения), не смог предугадать красоты городского боя? Ведь это обычная война! Или нет? Или ни одна война не бывает обычной? Но ведь казалось, что самые худшие испытания, уготованные человечеству, если не позади – то хотя бы где-то далеко, за столетия от нас. Так нет. Не хватает для полного счастья только применения ядерного и биологического оружия. - Никакого пафоса, - сквозь стиснутые зубы ответил мне Кин – единственный иностранец в отряде, - вы сможете уйти в Дворец – а я насколько возможно эффективно сдохну. - Он прав, - подлил масла в огонь Сергей Тимофеевич, - Вперед, вперед!!! И мы опять побежали. Множество коридоров, плюшевые мишки, кипы бумажных экранов, детские спальни, кухни… Трупы и гильзы. Нет. Дурной сон. Бред сумасшедшего… Или заканчивается действие стимулятора? Или только химией обуславливается мое состояние? А ведь скорее всего. Точно. Веки начали слипаться, картина перед глазами расплылась и подернулась. Через несколько секунд я споткнулся об какой-то элемент бытовой техники и упал. Все попытки вернуться в сознание ни к чему не привели, упал занавес… …Сквозь страшный, режущий уши писк я услышал звук разрыва пехотной гранаты. Похоже, закончился Кин… …Меня куда-то тащили. Рельеф пола ощущался все спиной… ... Резкая боль в грудной клетке. Дыхание остановилось. Похоже, замного мне вкололи. А может… Может корпорация использовала отравляющие токсичные вещества. Глаза открыть получилось только после приложения к соответствующим мышцам значительного усилия. Я перевел взгляд – зрачки двигались тяжело и медленно – на шкалу, встроенную в нарукавную бронепластину, которая отражала степень загрязненности воздуха. Самые худшие опасения подтвердились. ОБВОМ – отравляющее боевое вещество особой мощности висел дамокловым мечом в грязной атмосфере какого-то зала. Зря я снял респиратор. Итак… Через, максимум, пять минут я умру от остановки сердца. В глазах опять потемнело. Тупая, ноющая боль в главном насосе организма – я прислушался к ритму ударов. Он замедлялся, неотвратимо и медленно. Все, конец… Отрывок последний. Через пару минут, которые лирический герой провел цепляясь за жизнь в измененном состоянии сознания.
…Несколько болезненных ударов. Выпрыгивающее из груди сердце. Наверняка аритмия… Глухие буханья кровокачающей мышцы звучали как-то особенно громко, заглушая даже выстрелы где-то неподалеку. Контузия, хех… Но ведь стучит! Стучит моторчик! Неужто опять, в черт знает какой раз за день мне удалось сохранить жизнь? Я открыл глаза. Моя спина грела холодный пол огромного зала, настолько же непропорционального, как и все в невероятном Дворце. По идее он предназначался для чтения лекций и политических проповедей новым членам огромного аппарата Администрации Средней Оболочки. Слева помещался бруствер, сложенный из каких-то обломков стен и бетона перекрытий аудитории. Заливался лаем поставленный на лафет и привинченный к противоположности потолка стационарный пулемет. Пули – крупнокалиберные, со смещенным центром тяжести, косили невидимого супостата довольно успешно, если судить по крикам, которые были громче звука возгорания патронной жидкости – враг находился снизу, около трибуны, предназначенной для преподавателей или лекторов. Я опять встряхнул себя. Раз уж сейчас не помер… Надо и эту часть боя, свободную от потрясений, провести правильно. Винтовки на месте (за спиной, на нескольких креплениях) не оказалось, я оглянулся, и… Нос к носу столкнулся с изувечены трупом. Ах тыж… Кровь заливала его лицо, один потухший остекленевший глаз смотрел прямо на меня, место второго занимала красная дыра. Зато в белой, уже каменной руке павший воин гвардии (форма говорила сама за себя) сжимал дробовик с регулируемыми схемами скорострельности. Вот это да. Редкое, очень редкое оружие… Ну что, попробуем. Не без отвращения я вырвал удобно лежащую в перчатке рукоятку карабина из холодной руки, посмотрел на предохранитель и перевел небольшой регулятор в положение «автомат». Так привычнее. Превозмогая боль в груди, я встал. Аудитория действительно была невероятно, просто афигительно большая, около огромных позолоченных створок парадных дверей скопилась порядочная куча трупов, несколько небольших вражеских групп разбрелась по укрытиям и изредка постреливали по нашим позициям. Ситуация была, мягко говоря, некритичной. Твердо говоря, судя по всем тактическим урокам, преподанных войной и инструкторами мы могли сколько угодно долго держаться… Пока не выйдут патроны. Ну вот и ловите в довесок. В оптический прицел, который я таки нашарил в кармане и поставил на планку Пика «Сёгуна», попал выглянувший ненадолго из-за укрытия пехотинец. Курок пошел назад, плечо несколько раз тряхнуло. Раз, два, три, четыре!!! Залпы шли с очень небольшой разницей во времени, дробь летела почти в одну точку, кровь брызнула в стороны вместе с ошметками брони. Мда… Вот это Оружие Гвардии. - Ожил, бл**ь! – отреагировал на выстрелы Сергей Тимофеевич, который поливал выход свинцовым градом, держа какой-то ручной пулемет неизвестной модификации опасно близко к своей голове. Целился, что ли? – Весь медзапас вот этого, – он показал большим пальцем на оператора пулемета, - взвода на тебя израсходовали. Несмотря на тон взгляд его был по-отечески добр… В глазах явственно читалось: я –последний из этого взвода, сумевший выжить в аду высшей форы проявления влияния на нашу жизнь внешней политики Земной Империи. Оторвавшись от странной конструкции, явно неродной рукоятки, кое-как присобаченной к поврежденной планке Пика ручника, он порылся в вещмешке и бросил мне новый фильтрдля респиратора. По уставу в условиях химической войны их полагалось менять каждые двадцать минут. Долго в отключке был бедный линпех. Я отщелкнул старый фильтр и до щелчка вдвинул пойманный желто-серой перчаткой небольшой цилиндр в маску, которую на меня, похоже, натянули при реанимации. Спасибо… что ещё сказать? - Никто и не думал, что они до химии дойдут. Так что антидот так себе… Не очень, против всего – по чуть-чуть. Но некоторое время продержишься, как и я. Им хватит. - Кому-то точно. Что делаем? - Сидим здесь. Наши пока отбиваются… Их очень, очень много, с воздуха валят ракетами, вроде привели даже линейные танки, те лупят гауссами по нашим зениткам. Один корпус – самый мелкий уже взяли. Один – развалили. Ничего, ещё сорок восемь пока держаться. Нас тут две пехотные дивизии по названию, одна гвардейская. На самом деле – пол дивизии, гвардейской лишь на четверть. Их… несколько армий, судя по докладам уцелевших спутников орбитальной группировки и тех отрядов, которые раньше вели бой в городе. Каждая - по пять-шесть дивизий. Недолго, но красиво. Вот, что можно сказать про нашу жизнь в ближайшие несколько часов. Со стороны входа опять послышались выстрелы. Пулемет опять ударил по деревянному (!) паркету. Полминуты продолжалась канонада, а потом послышался треск уходящих в пустоту электрических разрядов. - ПАТРОНЫ!!! – заревел наводчик. Кто-то, в бронежилете с золотым аксельбантом на плече вскочил и бросился к коридору в левой части помещения, который, похоже, вел в один из смежных залов, но был срезан очередью, отправившей смельчака на сверхдорогой пол. - Сейчас, подожди, - бросил пулеметчику Сергей Тимофеевич и перевел взгляд на меня – ваш покорный слуга как раз перезаряжал жуткое орудие убийства, - сбегай по коридору слева – наши там укрепились, скорее всего перепадет немного. Я включил накопитель винтовки, крикнул: «Понял!» и упал под бруствер. Перебирая руками и цепляясь за шероховатый пол всеми навесами брони и дробовика, пополз к двери, высотой примерно метра в два. Форпост уже начинали прессовать – ещё бы, без главного калибра. Кто-то из великих тактиков противника открыл огонь на подавление, используя тяжелый ручной пулемет. Гвардейцы огрызались редкими, но точными залпами. Когда до проема оставалось меньше пяти шагов, я вскочил на ноги и побежал, так быстро, как только позволяло избитое, покалеченное газами и пулями тело. Как будто в кинотеатре, прямо перед носом, закрытым армейским респиратором пролетела пуля монструозного калибра – но испугаться я не успел. Адреналин не позволил. Опять сомкнулись вокруг меня стены темного коридора, под аккомпанемент выстрелов и вгрызавшихся в облицовочный мрамор огромной стены пуль черное полотно одеялом накрыло мою скромную сущность. Высокий потолок покрылся выбоинами, штукатурка в некоторых количествах валялась на полу. Окон не было – внутренний коридор был спрятан глубоко в корпус Дворца. Тесно и очень пыльно. Хорошо, что на лице весела маска респиратора. Наконец, окончание пути осветила яркая вспышка прожектора – свет ударил по глаза белой, сбивающей с ног кувалдой. - Свои!!! – заорал я. Поверили сразу, видимо разобрали эмблемы и нашивки на моем бронежилете. Пронесло. - Здравья, - бросил, без явного энтузиазма в голосе, молодой пацан – единственный часовой, которого командование окопавшегося в соседней аудитории видимо решило спихнуть сюда лишь для проформы. Даже станковый пулемет, который по штату полагался охранению блокпостов даже самой малой части армии, находился в ещё разобранном состоянии на своеобразном бруствере из комодов и ящиков старинных фасонов, если так можно сказать о мебели, которыми в общем-то изобиловало титаническое сооружение Дворца Администрации, - Опять патроны в молоко ухандохали? - недружелюбно спросил он у меня, разглядывая потолок прямо за моей спиной в объектив оптического прицела. Видно, бегали сюда наши, и не раз. - Как ты догадался? - скептический поинтересовался я, в меньшей степени выражая настоящие чувства, в большей - желая проучить наглого новобранца. Хотя что это я? Сам первый раз в настоящем бою. И уже убил шестерых. Так что... - Да вот бегал уже гвардеец молодой какой-то, сержант вроде. Мы даже разговориться успели, его Николаем зовут, - я вспомнил единственного встреченного на блокпосте гвардейца - сержанта, красную, зияющую дыру на месте правого глаза и передёрнулся. - Звали, - буркнул я себе под нос, надеясь, что собеседник не услышат этой поправки. - Но не суть, - в этот момент новобранец потянулся к какому-то устройству, напоминавшему коммуникатор на левом рукаве шинели (м-мародер)... И здесь пора сделать лирическое отступление. Как ни странно, во многих ситуациях фильмы и книги о войне не приукрашивают реальность, а наоборот - четко следуют правилам и законам подлости нестандартного положения человеческих отношений. Так и с неожиданными взрывами рядом с главным героем. Они действительно случаются - и в правдивости этой легенды я убедился на собственной шкуре. Стена коридора брызнула деревянными и бетонными осколками, взрывной волной с меня начисто снесло плечевые пластины и шлем, забросило за буствер. Часовому повезло меньше - потоком поражающих элементов, которыми стала ещё недавно надежная, как черт знает что, бетонная перегородка того просто смело... Шансов выжить при таком количестве болезненных, а главное - ломающих кости и калечащих внутренние органы ударов практически не было. Я ощупал чудом уцелевшие конечности, проверил, на месте ли глаза, уши и рот... И вдруг отчетливо понял, что слуха больше нет. Для верности пришлось пару раз щелкнуть трясущимися и онемевшими пальцами. Прощай, музыка. По щекам стекало что то теплое, похоже - кровь. Ну вот вам и сказочка. Я опять надел шлем. Приятная, мягкая обивка вновь стянула волосы и жесткую щетину, раскрасившую в черный цвет не знавшие последние несколько дней бритвы челюсти. Доведется ли ещё хоть раз побриться? Честно сказать. в связи с последними событиями и тем удивительным фактом, что я до сих пор жив, ответ на этот вопрос теперь представлялся не таким однозначным, как утром сегодняшнего или вечером вчерашнего дня. Силуэт показался в дверном проеме - я чуть не выпустил весь магазин своей Wunderwaffe в морду субъекта, на поверку оказавшегося танкистом вполне стандартного облачения. Под комбезом его трудился в поте сервоприводов экзоскелет - приглушенное жужжание мне, конечно, было не услышать, но догадаться, судя по весу огромного ящика, внутри которого лежали, наверное, патроны для планетарного орудия, не так уж и тяжело. Интересно, как этого прапорщика сюда занесло? Может быть, его танк вместе с экипажем сейчас тихо и мирно догорает где-то в пригородах? Там, говорят, велись ожесточенные танковые бои, несколько армий противника и восемнадцать наших дивизий сошлись в жаркой схватке около речушки со странным названием Днестро... Или, что тоже не исключено, экипаж вместе с нашим героем дезертировал, покинув свою бронемашину, испугавшись “Прогрессивных” танков? А вот не знаю. Прапорщик, судя по характерному движению губ, что то говорил некоторое время, но потом махнул рукой и перешел на общеструктурный Имперский язык жестов. Хорошо, что он входил в обязательную программу обучения. … Пойдем вместе... В нас что-то в****шилось, (да-да, матерный язык жестов) либо истребитель, либо штурмовик... Но пройти по коридору можно... Я ответил - ...Понял... Руки двигались быстро, движения их были четкими, отлаженными, и я в первый раз поблагодарил наших инструкторов за мучительные уроки и мозгодробительную зубрежку, коими нам приходилось заниматься на военной образовательно-оздоровительной базе. Но, как оказалось, и за благодарность в адрес мучителей приходится платить - причем абсолютно незаслуженно. Так сказать - не прописана эта ставка в налоговом кодексе жизни. Едва ощутив рвотные позывы я стянул с себя маску респиратора - и из моего рта хлынул поток окровавленных частей каких - то человеческих органов. Легкие. Протяжный, но неслышный стон вырвался из горла - танкист сочувственно посмотрел на меня и кивнул на почти бесполезный очиститель воздуха. А зачем, собственно, снова натягивать единственное (и довольно громоздкое, надо сказать) средство защиты от химического оружия в полевых условиях себе на голову? Продлить страдания войны ещё на несколько секунд, минут, часов, если очень сильно повезет? Или, может быть... Все таки удастся спастись, обмануть, перехитрить смерть, явившуюся на Вегу в облике десантников корпорации? Честно говоря, после стольких удивительных чудес, коими только и можно оправдать мою сохраняющуюся до сего часа боеспособность, обидно, чертовски обидно умирать... Ведь никаких шансов не было, и быть не могло! И тем не менее, повинуясь череде случайностей, взвод дошел до своей цели... Стоп! Вот так и начинаются предательства, так и рождаются дезертиры. Правда войны, цель войны - не смерть врагов. Сокровенная, леденящая душу, живущая в глубине книг и учебников сражений, истинна её в своей смерти и смерти друзей, что неотступно следует за тобой, которая уже случилась... Но о которой ты пока только догадываешься. Я уже давно мертв... - А мертвые умеют отрывать головы? - Конечно. Только это они и умеют... Эта цитата и становится единственным смыслом обрубка жизни. что остался тебе в наследство от пули или осколка. Я должен сражаться, пока могу. Должен убивать. Должен ломать судьбы и идти по сотням голов, так или иначе связанных с такими же как я, исполнителями воли начальства, которых предстоит закопать в ненавистный паркет огромных залов символа величия нашей культуры. И я опять застегнул два кожаных ремешка. В бой. Несколько шагов - и вдруг я вспомнил. что не проверил боезапас Сёгуна. Мда. Три залпа. Ну что ж... В дымке, что застилала пространство перед моими ясными очами, было очень тяжело разглядеть мелкие детали бытия - я просто несся вперед - вместе с танкистом. Вот и дверь...
Моим глазам открылась страшная картина. Вот уж никогда не представлял, что мне на своем веку придется повидать настоящую рукопашную схватку - в наш век она стала редкостью, но это... Форпост не устоял перед нашествием огромной массы десантников. Прогрессив Ворлд не скупилась на жизни наемников - реки крови стекали к кафедре, множество изодранных на куски, изрешеченных, уничтоженных противников валялись в беспорядочной куче человеческих останков прямо перед бруствером, а за спонтанным укрытием начиналась самая настоящая мясорубка. Уцелевшие гвардейцы пустили в ход огромные, полагающиеся по штату только элитным войскам, тесаки, несколько наших бойцов орудовали штык ножами, примкнутыми к штурм-автоматам. И тут я заметил огромную фигуру - Сергей Тимофеевич, видно из последних сил, боролся с тремя наседавшими наёмниками, но... Страшная судорога исказила его еле различимое лицо, он заревел ещё яростнее - похоже, заканчивали свое действие нейроблокаторы. Я содрогнулся, представив себе, что должен чувствовать человек, когда знает, что такое боль и понимает, что скоро она к нему вернется... Одному из нападавших перепало - прямо по шлему пришелся очередной прямой, опрокинувший десантника. Второй “прогрессив” нанес рубящий, не имеющий ничего общего с фехтованием, удар тяжелым тесаком по груди Сергея Тимофеевича, но тот как будто не почувствовал, как холодное лезвие разорвало кожу и покалечило ребра. Молодчик с ножом тоже упал, не в силах совладать с энергией разрывной пули - только сейчас я заметил, что наш уважаемый сержант держал в руке крупнокалиберный пистолет. Судя по кровоподтекам на рукояти, он использовался не только по прямому назначению. Однако все когда - нибудь кончается... Сергей Тимофеевич не успел направить свое оружие на последнего из атакующей тройки, сильный толчок - и вынужденный комвзвода отлетел на несколько метров. Ему удалось остаться в вертикальном положении, и я уже подумал. что и судьба третьего “прогрессива” решена, но на лице сержанта опять появилось выражение ужасного, неумолимого страдания... Он застыл и медленно, как в кошмарном сне или фильме, упал сначала на колени, а потом и лицом в пол. На глаза невольно навернулись слезы. И так картину происходящего было видно очень и очень плохо - все таки газ и на глаза неплохо действует, а уж получить сетчатка свою порцию химии успела. Теперь изображение, передаваемое хрусталиком глаза в мозг, размылось до такой степени, что отличить силуэт гвардейца от десантника почти не представлялось возможным. И все таки я бросился в бой, надеясь хотя-бы отомстить за Сергея Тимофеевича. Разум почти отказал - мозг захватила звериная злость. Я вскинул винтовку - и за секунду опустошил её магазин. Туманный силуэт расцвел кроваво-красным цветком. Времени горевать о потраченных патронах не было, равно как и возможности. Перехватив “Сёгуна” так, чтобы было удобнее сражаться в рукопашном бою, я с ревом влетел в крупномасштабное побоище около танкового пулемета и бил, бил, бил в пятна, которые представлялись мне противниками, до изнеможения, до страшной боли в руках и кружащейся голове... Мне тоже досталось - три удара в челюсть я получил от одного из врагов, одно ранение в руку - от неудачливого стрелка, сейчас уткнувшегося разбитой в лепешку головой в паркете. Штыком распороло защитную ткань бронежилета, стекла респиратора потрескались и запачкались кровью, а может и мозгами. Картина сражения наконец начала прояснятся - адреналин в сочетании со стимуляторами неплохо боролся с болью и механическими повреждениями глаз и мозга. Поэтому я и уловил на себе удивленно - восхищенный взгляд молодого гвардейца, обернулся - и только сейчас понял, что почти в одиночку положил полное отделение легкой пехоты. В следующий миг союзника не месте уже не оказалось, последнее мгновение его жизни я едва-едва успел зацепить сознанием - целая очередь разорвала грудь и голову, забрызгала старинное дерево алой кровью... Я зажмурился. Потом посмотрел на убийцу - мне очень сильно повезло, похоже на уничтожение гвардейца потребовался весь магазин странной винтовки, которую пехотинец сжимал в обтянутых бронетканью перчатках. Он прятался за очередным перекрытием, единственным спасением от пуль в простреливаемом насквозь зале. Не помня себя от ярости, глотая ненавистный ком в горле, я бросился к нему в нечеловеческом желании задушить, уничтожить этого выродка собственными руками, но... Едва я забежал за металлопластовый лист в правом глазу как-будто взорвали тремоядерную бомбу. Мрак вновь опустился на огромный зал, и я провалился в небытие... Ненадолго, правда. Чего только не сделают химики ради армии. Я опять вернулся в норму, и не задумываясь о характере нанесенных мне повреждений ударил противника кулаком в стекло полуоткрытого шлема. Тот. видимо, не ожидал от меня такой прыти и окровавленный нож в его руке отлетел в сторону. Ещё удар, потом опять, потом ещё... На размозженном лице его не было видно мольбы о прощении, хотя на мой взгляд вытерпеть такое количество материальной ненависти почти невозможно... Он улыбался окровавленной, беззубой улыбкой. Мертвой. И эта улыбка почему-то показалась мне самым страшным кошмаром из событий всего этого дня. Нет, я знал что они тоже люди, что “прогрессивы” - большей частью наёмники, обычные солдаты... Но, почему-то, несколько секунд назад я и представить не мог. что они способны улыбаться. Конечно, характер этой улыбки - радость от победы над противником, надо мной... Но почему только улыбка являлась стержнем сомнений? Ведь если подумать, то и не сделал ничего плохого ни этот, судя по лицу, новичок в военном деле, ни тот десантник, что убил Сергея Тимофеевича, ни гранатометчик, уничтоживший “Бронтозавр”. Они выполняли свою работу. Работу. Сквозь мягкую подкладку респиратора с трудом пробивалась вниз теплая слеза. Но почему только слева? Неужели? Я закрыл левый глаз и понял, с ужасом осознал, почему так болит правое око... Потому что и нет его теперь вовсе. Поверженный противник имел все основания считать меня убитым - от смерти я спасся только благодаря бронестеклу респиратора. Оно задержало, остановило клинок, направленный точно в мозг, но глаз не уцелел. Ничего не слыша, почти ничего не видя я поднялся, чтобы последний раз попытаться сделать что-нибудь для погибшей надежды. Родной взвод был уничтожен, да и сопротивление оставшихся гвардейцев почти сломлено. Ну, сколько мне осталось? Я нацелился на ещё один филиал мясорубки, и опять побежал... Вдруг стена напротив вашего покорного слуги разорвалась цветком направленного подрыва, и из образовавшихся дверей ринулись... Штурмовики!!! Наши!!! Тяжелые пехотинцы, казалось, падали и выбегали отовсюду. Точным, резким винтовочным огнем были быстро вырезаны почти все оставшиеся противники, уничтожение остальных оставалось лишь делом времени. Неужели, правда, спасение? Подмога, подкрепление, наш десант!!! Не в силах сдержать непонятные даже поврежденному химией мозгу эмоции я бросился к одной из дверей, ведущих на крышу здания - почему-то я был уверен, что именно туда сейчас надо стремится. Не осознавая целиком своих действий, я все же подобрал по дороге растоптанный бойцам обеих сторон штандарт, украшавший наш форпост. В нем было несколько пулевых отверстий, герб Империи чуть ли не утонул в крови, брызги которой обильно орошали стилизованную Т... Держа его перед собой я плечом выбил ставшую последней целью створку и за несколько секунд преодолел метров шестьдесят винтовой лестницы. За мной бежали несколько штурмпехов. Уж не знаю, что они подумали. Даже услышать спасителей я не мог. Ещё одна дверь - и вот уже в лицо ударила волна свежего воздуха. Не в силах сдержать искушение я сбросил с себя ненавистный респиратор и шлем, внутри и снаружи окрашенный в красный... По ушам и скулам текли теплые ручейки, я представил, как выгляжу со стороны и усмехнулся. А вот и окончательная ступень сегодняшнего дня. Разрушенный стенд, на котором когда то развивался Флаг Веганского самоуправления разобрали по камешкам осколки пролетавших мимо снарядов, но я нашел чудесное место для своего штандарта - на самой высокой части крыши виднелась рваная дыра в черепице. Флагшток впился в мягкий бетон, и я упал на колени, отпустив развивающийся на ветру флаг. Ласкающий глаз пейзаж вокруг - режущие облака хвосты десантных капсул и огромных “космофортов” успокоил уставший мозг, я прислонился к древку лбом - череп отозвался такой болью, что захотелось зареветь... Но я удержался. Наконец-то я смог вдохнуть чистый, кристальный, волшебный воздух - легкие заныли, однако сознание не обратило на эту защитную реакцию внимания. Потом будут госпиталь, восстанавливающие процедуры, комиссии, контра, куда же без неё... Может и медаль дадут... Но, если честно, важнее будущего были эти мгновения... Сердце заливала радость победы. Именно Победы, как бы громко и пафосно не звучало это слово.... Сегодня оно должно звучать. Оно должно охранять наши сердца от стучащихся в них погибших и убитых душ. Я понял, что такое война. Это, всего лишь, задача. Вопрос. “Будешь ли ты жив через секунду?” Я понял что такое жизнь. Это череда истекающих кровью и слезами вопросов, не дающих покоя... Череда маленьких сражений и эпических баталий в душе. Но сегодня я приблизился к ответу.
21.11, 12 августа 2012 года - 15.36, 13 декабря 2012 года.
